Сторонники Кокса тоже не были уверены в правильности его решения проблемы христианства в светскую эпоху. Дэниел Каллахан, например, указывал, что автор «Мирского града» приложил излишние усилия в попытке избавить богословие от метафизики. Он обратился к Коксу с важным вопросом: «Может ли светский человек позволить себе пренебречь метафизикой? Может ли он обойтись чисто прагматическим решением своих общественно-исторических проблем?» Сам Каллахан отвечал на оба вопроса громким «нет»: «Человек не просто существо политическое и историческое; общественное переустройство далеко не единственное, в чем он нуждается». Исключение онтологической составляющей оставило у читателей впечатление, будто Кокс до такой степени погрузил Бога в мир, что радикальные богословы перестали отличать божественное от человеческого.

Дальнейший жизненный путь Кокса

Хотя сам Кокс не покинул мирской город ради новых неизведанных территорий, он не оставался там надолго, пускаясь в богословские странствия, где его неизменно поджидали приключения в виде новых богословских экспериментов. От беспечности конца 1960-х через увлечение повествовательным богословием, обратно к активизму богословия освобождения и, наконец, к диалогу с представителями других религий — следовавшие одна задругой книги Кокса лишний раз свидетельствует о том, что мы имеем дело с богословом в поисках богословия.

В «Спорах о мирском граде» Кокс начал переоценку своей работы. Под давлением критики он признал постоянную потребность в мифе и метафизике, ощутимую даже в мирском граде, хотя, по его убеждению, эти элементы уже никогда не будут пользоваться прежним непререкаемым авторитетом. Четырьмя годами позже Кокс попытался компенсировать казавшийся ему теперь односторонним активизм его ранних работ. Радикальное богословие, писал Кокс в книге «Пир глупцов», вознесло наш нынешний опыт до статуса божественного. Чтобы исправить эту ошибку, он предложил «богословие Сопоставления», в основе которого лежал бы интерес радикального богословия к современному кризису веры в сочетании с акцентом на прошлом, свойственном традиционному богословию и устремленностью в будущее, характерной для зарождающегося богословия надежды.

<< Предыдущая <> Следующая >>