Настойчивые усилия Робинсона по поиску жизнеспособной альтернативной богословской модели были вознаграждены, когда он увлекся идеями Тейяра де Шардена. Робинсон обнаружил сходство между светским богословием и богословием процесса Шардена в их общем желании не допустить сведения трансцендентного к чистому натурализму. Представители обоих направлений учат, что представление о трансцендентном можно получить лишь «в рамках и контексте имманентного».

В панентеистическом персонализме французского иезуита англиканский епископ нашел одновременно решение богословской проблемы трансцендентности и имманентности и способ сохранения традиционного акцента на личностной природе Бога. Для Робинсона личность оставалась «определяющей категорией реальности», но при этом он не считал необходимым придерживаться конкретного образа божества, олицетворяющего эту категорию. Отказываясь воспринимать Бога как верховного Индивидуума или собирательную Личность, Робинсон предпочел рассматривать его как «межличностное поле», находящееся как внутри, так и за пределами всех людей и предметов, объединяя их в живое целое. Это единство, скорее, носит характер личностной любви, нежели безликого механизма. В рамках этого божественного поля «конечные “Ты” обретают свою истинную сущность в свободе любви, олицетворяющей все вокруг». Робинсон признавал заслуги Тейяра как мыслителя, развившего эту идею «до пределов, которые раньше невозможно было даже представить». Личностный панентеизм, по его мнению, служит, по сути, инкарнационной богословской моделью, и потому вполне уместен в христианстве.

Сложив с себя обязанности епископа Вулвичского, Робинсон вернулся к научной деятельности в Кембриджском университете. Здесь он смог закончить книгу по христологии, которую собирался написать в течение нескольких лет. В работе, которую он назвал «Человеческое лицо Бога», Робинсон продолжил тему имманентности, начатую десятью годами ранее.

Большое значение для Робинсона имело имманентное присутствие Бога в мире, и это определило направление его христологических изысканий. Христос — тот, в ком мы различаем трансцендентное, то есть «безусловное», в ком христианин видит божественное «в человеке», говорил он. Таким образом, Иисус — это «предварительный набросок», «прототип нового человечества». В конечном итоге Робинсона привлекала не божественность Иисуса, а его человечность, поскольку именно этот аспект его личности учит христианина активно взаимодействовать с окружающим миром. Свои исследования Робинсон заключает эйзегезой Бонхеффера: «Какова бы ни была совершенная истина, в которую мы верим, жить нам предстоит в незавершенности с ее анонимностью и светскостью, где тот, кого мы считаем “своим Богом”, на деле “всего лишь человек”, заслуживающий служения и любви за свою человечность».

<< Предыдущая <> Следующая >>