Однако главный вопрос не в том, какое значение Ранер придавал человеческой способности к восприятию откровения, а в том, насколько авторитетным он считал особое откровение, приходящее извне нашей естественной способности и независимо от нее. Он прикладывал все усилия, чтобы избежать перевеса имманентности, характерного для либеральной традиции. В книге «Слушатели слова» он предостерегает от опасности либерализма: «“Место” возможного божественного откровения следует определять так, чтобы при этом ни в коем случае не ограничивать возможности такого откровения». И повторяет: «Тот, кто по природе своей открыт бытию, не может своими силами установить пределы возможного предмета откровения». Таким образом, фундаментальное богословие должно довольствоваться ролью подготовительного этапа благовестия, не претендуя на его предопределение.

Но чего добился Ранер, если его фундаментальное богословие всего лишь констатирует факт расположенности человека к восприятию Божьего Слова? Не избежал ли он опасного перевеса имманентности, только чтобы впасть в другую крайность и представить Бога и его откровение настолько трансцендентными, что они будут совершенно чужды воспринимающему их человеку? В современном богословии эта дилемма известна как вопрос соотношения имманентности и трансцендентности. Традиционное католическое богословие рассматривает ее как проблему природы и благодати. Может ли человек иметь естественное стремление к общению с Богом в спасении и откровении, не предопределяя и не ограничивая свободу самовыражения Бога? Иными словами, что проку в общении с Богом, если он не может сообщить нам ничего неожиданного и радикально нового? С другой стороны, какая польза в открытости человеческой природы, если самовыражение Бога может противоречить этой природе? Почему бы тогда просто не согласиться с Бартом в том, что Божье откровение и спасение создают свою собственную новую «точку соприкосновения»?

Позицию тех, кто противопоставляет божественное самовыражение человеческой природе, Ранер называл «экстринсицизмом», а систему взглядов, подчиняющую его человеческой природе — «интринсицизмом». Первая крайность характерна для традиционного богословия, а вторая для современных и либеральных течений. Ранер пытался преодолеть эти полярные расхождения, используя промежуточное понятие «сверхъестественной экзистенциальности».

<< Предыдущая <> Следующая >>